Автор - Александр Бирштейн
Двадцать лет его нет с нами. Представляете! Страшная, необратимая потеря! Потому что его песни во многом были нашей душой.
ПОКА ЗЕМЛЯ ЕЩЁ ВЕРТИТСЯ...
Интересно, как получается. Окуджавы, Высоцкого, Бродского тексты знал, ещё понятия не имея об имени автора. Правда-правда! Помню, как мы с ребятами в конце пятидесятых с удовольствием горланили:
...А мы швейцару: "Отворите двери!
У нас компания весёлая, большая,
приготовьте нам отдельный кабинет!"...
Правда, мы тогда пели:
... У нас компания весёлая, блатная...
Как-то ближе это было...
А имя такое – Булат Окуджава – узнал я году в 60-61-м, не помню уже точно, когда подошёл ко мне на перемене товарищ мой Юрка Лынюк и показал журнал «Юность», где были стихи с такими строками:
...Плачьте, дети! Умирает мартовский снег.
Мы ему воздадим генеральские почести...
И я сразу чего-то подумал, что это стихи о Сталине. Тем более, там в конце и такие строки:
...Но останется снежная баба вдовой.
Будьте, дети, добры и внимательны к женщине...
Снежная баба. Вдова... Родина овдовела... Нет, я не мог это принять! И злился, и спорил с Юркой...
Странно. Вроде об Окуджаве пишу, а на самом деле, о себе, о себе говорю.
... Хотя... Это же мой Окуджава!
«Примирила» меня с Булатом Окуджавой песенка, услышанная вскоре. Примирила... Да я его обожать стал! А песенка осталась на всю жизнь. В самые трудные-претрудные мгновения жизни я пою себе две песенки: «А в тайге по утрам туман...» Кукина и «Бумажного солдата» Окуджавы.
...А он, судьбу свою кляня,
не тихой жизни жаждал,
и всё просил: "Огня! Огня!"
Забыв, что он бумажный.
Вот даже сейчас, отвлекся. Спел шёпотом. Легче? Не знаю. Лучше – это точно!
И ещё. Помните? Ну, конечно, конечно, помните!
...Когда мне невмочь пересилить беду,
Когда подступает отчаянье,
Я в синий троллейбус сажусь на ходу,
В последний,
Случайный...
Правда же, и вы это пели, когда невмочь? Или будете петь...
А потом нахлынули, навалились, пленили его военные песни.
... Вы слышите: грохочут сапоги,
и птицы ошалелые летят...
Да, мы это пели. И слёзы, смешные и мальчишеские, застревали в глазах.
...А где же наши женщины, дружок,
когда ступаем мы на свой порог?
Они встречают нас и вводят в дом,
но в нашем доме пахнет воровством...
У нас не было тогда ещё женщин. Откуда? Но мы понимали и не понимали. И, наверное, сострадали и предчувствовали.
...А мы рукой на прошлое - враньё!
А мы с надеждой в будущее: свет!..
Задумался. А сколько, сколько же раз приходилось, махнув рукой на прошлое, снова верить и надеяться. Спасибо, Булат! Ведь это так важно, хоть раз в жизни, махнуть рукой на прошлое.
А ведь и это уже бывало в жизни, ещё такой короткой.
Я говорил ему об этом очень много лет спустя, душной сентябрьской ночью 1969 года в городе Баку, когда после его и других поэтов концерта в местной филармонии мы пошли покорять город. «Покорение» закончилось, кажется, в местном центральном парке, в ресторане «Дружба» под памятником Кирову...
Мы, юные офицеры, пили с поэтом коньяк «кёль-кёль» и пели ему его песни.
Но это потом.
А тогда... Нет, надо опять о себе. И о Соколове... У Олега Соколова бывали все! Художники, писатели, поэты, гебешники, конечно. Однажды я пришёл к Олегу и застал огромную там компанию. На полу были расстелены два байковых одеяла, на них стояли бутылки с вином и закусь.
Человека с гитарой я сначала не узнал. А он взял и спел:
... Я знаю: ты всё умеешь, я верую в мудрость твою,
как верит солдат убитый, что он проживает в раю,
как верит каждое ухо тихим речам твоим,
как веруем и мы сами, не ведая, что творим!...
Ребята! Вы понимаете, что эта песня навсегда! Для меня точно! Как «Сода-Солнце» Анчарова, как «Повести Белкина», как «Тамань», как «Гамлет» и «Ричард Ш», как «Зимняя ночь», как «Николас Никльби», как «До свидания, мальчики» ...
...Господи, мой Боже, зеленоглазый мой!
Пока Земля ещё вертится, и это ей странно самой,
пока ей ещё хватает времени и огня.
дай же ты всем понемногу... И не забудь про меня...
Говорят, на слете католической молодежи в Польше эту песню пели хором более миллиона человек...
Ох, Булат! Мы все-все тогда стали «дежурными по апрелю».
... Из конца в конец апреля путь держу я.
Стали звёзды и круглее и добрее.
— Что ты, мама! Просто я дежурю,
я — дежурный по апрелю...
Вдруг вспомнил, как мы с друзьями, прихватив три бутылки «Шипучей», поперлись в санаторий Чкалова, где Булат с Петром Тодоровским писали сценарий фильма «Верность». Конечно, нас не пустили. Санаторий Чкалова был номенклатурным. Мы пытались проникнуть туда через забор, но, повторяю, санаторий был для номенклатуры, поэтому нас скрутили в один миг. Вечер закончился в отделении милиции, где мы с милиционерами распили нашу шипучую под песни Булата, которые мы самозабвенно орали.
...А если что не так — не наше дело.
Как говорится, Родина велела.
Как славно быть ни в чём не виноватым,
совсем простым солдатом, солдатом...
На крик наш заходили новые менты, их начальство и... присоединялись.
...Мне нужно на кого-нибудь молиться.
Подумайте, простому муравью
вдруг захотелось в ноженьки валиться,
поверить в очарованность свою!..
А потом нас в «раковой шейке» развезли по домам. Машина мчалась по Пролетарскому – тогда! – бульвару, а из кармана для арестованных неслось:
... Мостовая пусть качнётся, как очнётся!
Пусть начнётся, что ещё не началось!
Вы рисуйте, вы рисуйте, вам зачтётся...
Что гадать нам: удалось — не удалось?..
А мостовая действительно качалась.
А мы пели. И нам было славно. И завтра был выходной. И нас не арестовали, а вот, везут домой. И...
Мелодия как дождь случайный
Гремит и бродит меж людьми,
Надежды маленький оркестрик
Под управлением любви.
Надежды маленький оркестрик
Под управлением любви.
Знаете, я только сейчас, проверяя себя, вернее, свою память, узнал, что одна из моих самых любимых окуджавских песен посвящена Борису Балтеру, чью повесть «До свидания, мальчики» очень люблю. Нет, даже не так. Я с этой повестью не расстался, прочтя ее. Она со мной. И окуджавские строки тоже...
...Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
вместо свадеб - разлуки и дым.
Наши девочки платьица белые
раздарили сестрёнкам своим...
Мы редко пересекались. Ещё разок в Одессе, в тот вечер в Баку... Ах, да, ещё в ЦДЛ на каком-то сборном вечере, когда Булат Шалвович пел тоже любимую мою:
...По Смоленской дороге метель в лицо, в лицо.
Всё нас из дому гонят дела, дела, дела.
Может, будь понадёжнее рук твоих кольцо -
покороче б, наверно, дорога мне легла...
Странно, был период, когда Булат Окуджава подписывал письма в защиту Синявского и Даниэля, был период, когда печатался за границей, говорил смелые вещи. Но... у Окуджавы, как, кстати, у Высоцкого, нет ни одной антисоветской песни. И при этом, если у меня и были символы сопротивления совку, то, конечно, среди них был Окуджава.
Потому что, он был совестью и душой! Он не указывал путь. Он просто говорил, что путь этот есть...
— А где ж этот ясный огонь? Почему не горит?
Сто лет подпираю я небо ночное плечом...
— Фонарщик был должен зажечь, да, наверное, спит,
фонарщик-то спит, моя радость... А я ни при чём.
Потому что, он дарил надежду.
...Но если целый век пройдет, и ты надеяться устанешь,
Надежда, если надо мною смерть распахнет свои крыла,
Ты прикажи, пускай тогда трубач израненный привстанет, |
Чтобы последняя граната меня прикончить не смогла...
И ещё. Смысл жизни, в понимании Булата Окуджавы, был в дружбе, откровенности, любви и тепле. И мы приникали к нему, как к источнику.
Я читал, что некоторые называют его слабым поэтом, а песни его простенькими. Бог этим людям судья. Только, наверное, Бог. Потому что, Бог зачем-то лишил их душевной чуткости и глубокого ума. Но это им не мешает, наверное. Как и мне, нам, не мешает их брюзжание. Потому что мы взялись за руки и негромко поем:
... Виноградную косточку в тёплую землю зарою,
и лозу поцелую, и спелые гроздья сорву,
и друзей созову, на любовь своё сердце настрою.
А иначе, зачем на земле этой вечной живу?..
___________________________________________
Свежие комментарии