ЖДИ МЕНЯ, И Я ВЕРНУСЬ

"ЖДИ МЕНЯ" - ПОЭТИЧЕСКАЯ МОЛИТВА КОНСТАНТИНА СИМОНОВА

Эти два слова, стали паролем навсегда. Обыкновенные слова, которые мы нередко произносим мимоходом. А Константин Симонов превратил их в поэзию, даже в своеобразную молитву. В годы войны они звучали как заклинание.

Литературное наследие Симонова огромно. Стихи, художественная проза, драматургия, публицистика, несколько томов дневников, без которых невозможно получить представление о Великой Отечественной. Но среди многих томов Симонова никогда не затеряется одно стихотворение. То самое. Оно привнесло в нашу жизнь особый оттенок смысла и чувства.

Симонов написал его в начале войны, когда был оглоушен первыми боями, первыми поражениями, трагическими окружениями, отступлениями. Сын и пасынок офицера, от армии он себя не отделял. Симонова часто спрашивали: как ему явились эти строки? Однажды он ответил в письме читателю: «У стихотворения „Жди меня“ нет никакой особой истории. Просто я уехал на войну, а женщина, которую я любил, была в тылу. И я написал ей письмо в стихах…» Женщина – это Валентина Серова, знаменитая актриса, вдова летчика, Героя Советского Союза, будущая жена Симонова. Стихотворение действительно появилось как лекарство от разлуки, но написал его Симонов не в действующей армии.

В июле 1941-го, ненадолго вернувшись с фронта, поэт ночевал на переделкинской даче писателя Льва Кассиля. Он был обожжен первыми боями в Белоруссии. Всю жизнь ему снились эти бои. Шли самые черные дни войны, трудно было укротить отчаяние. Стихотворение написалось в один присест.

Публиковать «Жди меня» Симонов не собирался: оно казалось слишком интимным. Иногда читал эти стихи друзьям, стихотворение ходило по фронтам, переписанное, подчас – на папиросной бумаге, с ошибками… Стихотворение прозвучало по радио. Оно сначала стало легендарным, а потом – напечатанным. Публикация состоялась не где-нибудь, а в главной газете всея СССР – в «Правде», 14 января 1942 года, а уж вслед за «Правдой» его перепечатали десятки газет. Его знали наизусть миллионы людей – небывалый случай.

Война – это не только сражения и походы, не только музыка ненависти, не только гибель друзей и теснота госпиталей. Это еще и расставание с родным домом, разлука с любимыми. Стихи и песни о любви ценились на фронте выше патриотических воззваний. «Жди меня» – одно из самых известных русских стихотворений ХХ века. Сколько слёз было пролито над ним… А скольких оно спасло от уныния, от черных мыслей? Стихи Симонова убедительно внушали, что любовь и верность сильнее войны:

ЖДИ МЕНЯ - К.М. СИМОНОВ

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди,

Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди,

Жди, когда снега метут,

Жди, когда жара,

Жди, когда других не ждут,

Позабыв вчера.

Жди, когда из дальних мест

Писем не придет,

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,

Не желай добра

Всем, кто знает наизусть,

Что забыть пора.

Пусть поверят сын и мать

В то, что нет меня,

Пусть друзья устанут ждать,

Сядут у огня,

Выпьют горькое вино

На помин души...

Жди. И с ними заодно

Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,

Всем смертям назло.

Кто не ждал меня, тот пусть

Скажет: - Повезло.

Не понять, не ждавшим им,

Как среди огня

Ожиданием своим

Ты спасла меня.

Как я выжил, будем знать

Только мы с тобой,-

Просто ты умела ждать,

Как никто другой.

Стихотворение всколыхнуло страну, стало гимном ожидания. Оно обладает силой врачевания. Раненые шептали строки этого стихотворения как молитву – и помогало! Актрисы читали «Жди меня» бойцам. Жёны и невесты переписывали друг у друга молитвенные строки. С тех пор, где бы ни выступал Симонов – до последних дней, его неизменно просили прочитать «Жди меня». Такая мелодия, такая спаянность слов и чувств – это силища.

Но можно понять и мать поэта, Александру Леонидовну Оболенскую. Ее обидело главное стихотворение сына. В 1942-м его нашло материнское письмо: «Не дождавшись ответа на свои письма, – посылаю ответ на помещенное 19/1-42 в «Правде» стихотворение «Жди», в частности, на строку, особенно бьющую меня по сердцу при твоем упорном молчании

Конечно, это несправедливая строка – «Пусть забудут сын и мать…» Так бывает у поэтов: рядом с автобиографическими мотивами проявляются и привнесенные, не имеющие отношения к его личной семье. Симонову нужно было сгустить краски, подчеркнуть незримую связь между двумя любящими – и материнской любовью пришлось пожертвовать. Чтобы обострить образ! А Александра Леонидовна сына простила – вскоре они уже в письмах по-дружески обсуждали новые стихи и пьесы Симонова.

ЖДИ МЕНЯ

Симонов К. От Халхингола до Берлина.

Москва, издательство ДОСААФ, 1973. С. 52-53.

Стихи «Жди меня» были одними из первых, написанных мною во время войны.

Вернувшись в конце июля 1941 года с Западного фронта, я должен был через несколько дней ехать корреспондентом «Красной звезды» на Южный фронт. Поездка предполагалась длительная, на несколько месяцев, а первым пунктом ее намечалась Одесса, которую к тому времени, когда мы добрались до нее, уже окружили румыны и немцы.

Вот в эти дни, перед поездкой на юг, я и написал в Москве стихи «Жди меня». Очевидно, в них было не только чувство, вызванное первыми, сравнительно короткими разлуками, но и предчувствие новых, более долгих разлук.

«Жди меня» было написано сначала просто как личное письмо в стихах. И только потом, на Крайнем Севере, на отрезанной от всего остального фронта немцами Малой земле Рыбачьего полуострова, читая эти стихи в землянках и блиндажах, я начал постепенно понимать, что они связаны не только с моей собственной, а и с судьбой многих других людей, гораздо в большей степени, чем это мне казалось сначала.

Однажды зимой сорок второго года, когда редакция «Красной звезды» помещалась на одном из этажей здания «Правды», я, идя по правдистскому коридору из машинного бюро с листками только что отпечатанной после возвращения с фронта корреспонденции, встретил редактора «Правды» Петра Николаевича Поспелова, и он затащил меня к себе в кабинет попить чаю. Он вообще имел такую привычку — даже тех из нас, кто, как я, в то время заведомо писал для другой газеты, все же, увидев, пригласит к себе погреть чайком и за товарищеским разговором расспросить о том, как работаешь, какой была поездка на фронт, какое впечатление вынес из нее. Но на этот раз разговор зашел не о поездке, а о стихах. Поспелов сетовал, что за последнее время в «Правду» что-то мало несут стихов, и, немножко поговорив кругом да около, спросил уже прямо, нет ли чего-нибудь подходящего у меня.

Я сначала сказал, что нет.

— А мне тут товарищи говорили, что вы им читали как-то стихи.

Я неуверенно сказал, что вообще-то стихи у меня есть, но не

для газеты и уж, во всяком случае, не для «Правды».

— А почему не для «Правды»? — вдруг разгорячился Петр Николаевич. — Откуда вы знаете, может быть, как раз и для «Правды»?

Я пожал плечами, уверенный, что прав все-таки я, а не он, и после некоторого колебания прочитал одно из стихотворений, казавшееся мне уж вовсе не подходящим для «Правды» и начинавшееся строчкой «Жди меня, и я вернусь».

Когда я дочитал стихи до конца, Поспелов вскочил и забегал по кабинету, глубоко засунув руки в карманы своего синего ватничка.

— А что, — вдруг, к моему удивлению, сказал он, — по-моему, хорошие стихи. Давайте напечатаем их в «Правде», почему бы нет?! Только вот у вас там есть одна строчка — «желтые дожди»… Ну-ка, повторите мне ее!

Я, все еще не переставая удивляться, повторил ему строчки:

…Жди, когда наводят грусть

Желтые дожди…

— Да, вот почему «желтые»? — спросил Петр Николаевич.

Я не мог ему этого объяснить, во всяком случае, логически.

— Желтые… Не знаю, почему я написал «желтые». Видимо, чувство тоски хотел выразить этим словом.

— Знаете что, — сказал Поспелоз, — давайте посоветуемся с Емельяном Михайловичем.

Он позвонил по телефону, и через несколько минут к нему а кабинет вошел седоволосый и седоусый Емельян Михайлович Ярославский в накинутой на плечи шубе. В кабинете редактора, надо сказать, было тогда так же холодно, как и во всей остальной редакции. Ничуть не теплее.

— Вот, почитайте стихи Емельяну Михайловичу, пожалуйста…

Я почитал стихи Ярославскому. Он внимательно выслушал их и сказал:

— По-моему, хорошо.

— А вот, как вам кажется, Емельян Михайлович, «желтые дожди» — почему «желтые»? — апеллировал к нему Поспелов.

— А очень просто, — сказал Ярославский. — Разве вы не замечали, что дожди бывают разного цвета, в том числе бывают и желтые, когда почвы желтые, песчаные.

Так Ярославский, о котором я вдруг вспомнил, что он ведь, кажется, сам живописец-любитель, нашел еще одно объяснение для моих «желтых дождей», более логическое и, как мне показалось, более понравившееся Поспелову, чем мои собственные объяснения.

Потом эти даа уже пожилых человека в третий раз попросили меня прочесть мои стихи о любви. И я с молодым задором — мне только что стукнуло тогда двадцать шесть — прочел им стихи еще раз, и оба, послушав их, дружно, азартно махнули руками и сказали: «Будем печатать!»,

А на следующий день стихи «Жди меня» появились в «Правде».

…Молитва о любви и верности. Наверное, нет в истории русской поэзии стихотворения, которое так часто повторяли в трудную минуту. Оно помогло миллионам людей, знавших наизусть строки, которые Симонов поначалу считал слишком личными, не подходящими для публикации…

Невозможно забыть, как читал он «Жди меня» с эстрады в конце семидесятых, незадолго до смерти. Постаревший, осунувшийся «рыцарь советского образа», он не прибегал к театральным интонациям, не повышал голос. А огромный зал прислушивался к каждому слову… Война принесла нам столько потерь, столько разлук, столько ожидания, что такое стихотворение не могло не появиться. Симонову удалось воссоздать в стихах и государственное измерение войны, и армейское, и – человеческое, личное.

И стихи повлияли на судьбу войны, на судьбы людей. Симонов писал много лет спустя: «Помню лагерь наших военнопленных под Лейпцигом. Что было! Неистовые крики: наши, наши! Минуты, и нас окружила многотысячная толпа. Невозможно забыть эти лица исстрадавшихся, изможденных людей. Я взобрался на ступеньки крыльца. Мне предстояло сказать в этом лагере первые слова, пришедшие с Родины…

Чувствую, горло у меня сухое. Я не в силах сказать ни слова. Медленно оглядываю необъятное море стоящих вокруг людей. И наконец говорю. Что говорил – не могу сейчас вспомнить.

Потом прочел «Жди меня». Сам разрыдался. И все вокруг тоже стоят и плачут…

Так было».