Это была одна из самых ярких пар на всем пространстве Советского Союза. Она — звезда экрана, любимица миллионов, «народная актриса исчезнувшей цивилизации» и личная муза Сергея Параджанова. Он — известнейший спортивный репортер, которого в Грузии признали лучшим комментатором ХХ века. Котэ Махарадзе и Софико Чиаурели встретились, когда оба были несвободны — он был женат, а она — замужем. Но это не помешало разгореться вспыхнувшему между ними чувству. Оба оставили своих супругов и прожили вместе 30 счастливых лет.
«Я знал Софико лет двадцать пять до того, как мы поженились. Она мне всегда очень нравилась как женщина. Но она была замужем за прекрасным человеком, который моложе меня на десять лет, у них росли дети. Да и я был женат...», — вспоминал Котэ, который в Грузии известен не только как блестящий знаток спорта, но и театральный актер: на его счету 93 роли. Театр и свел его с Софико.
«В семидесятых годах в театре Марджанишвили мы репетировали спектакль, в котором я и Софико играли влюбленных. И незаметно тот текст о любви начал совпадать с моим сиюсекундным стремлением: Софико сидит на сцене, а мне хочется ее обнять, поцеловать. Через какое-то время мы оба поняли, что не можем друг без друга. Так „сколотилась“ наша любовь. И пошло-поехало!» — рассказывал Махарадзе в интервью газете «Факты».
Чувство оказалось не сиюминутным — с годами оно не только не угасло, но и окрепло. «Она как-то сказала: „Если тебя нет со мной три дня, мне становится плохо“. Не потому, что мы испытываем друг к другу страсть, нет. Это как необходимость утром умыться. Когда рядом нет Софико, я становлюсь злым, раздраженным, ворчливым, плохо себя чувствую, мне кажется, будто меня лишили руки или ноги. А если мы вместе, все совсем иначе. И мы дорожим этим чувством», — говорил Котэ.
В эпизодах звездного романа было немало романтики. Ходит легенда о том, что когда Котэ Махарадзе вел репортаж о футбольном матче из Буэнос-Айреса, в своей речи он зашифровал послание о предстоящем в Грузии свидании.
«Это было не однажды. Всегда, когда Котэ вел репортажи не из Тбилиси, он завуалированно назначал мне свидание, упоминая при этом, кто и на какой минуте забил мячи в матче. И я понимала, где и в каком месте мы встретимся», — с удовольствием подтвердила актриса.
Как истинный грузинский мужчина, он делал для любимой женщины все, что она пожелает. «В нашей жизни так поступать очень трудно, но, поверьте, в Грузии это как-то легче — не принимается мужчинами в штыки», — говорил он.
В их семье не было места творческой конкуренции или зависти. «Мы никогда не воспринимаем себя, как что-то такое... ах! Мы нормальные люди, крепко стоящие на земле и все прекрасно сознающие. Я никогда в жизни не играла сказочных каких-то принцесс, а всегда играла реальных героинь с непростой судьбой. Да, у меня были такие родители, у меня в детстве были гувернантки, я объездила весь мир, встречалась с замечательнейшими людьми нашего времени, но я никогда этим не гордилась и всегда любила все делать сама. И сейчас все делаю сама — шью, вяжу, готовлю... Я люблю порядок, чистоту, чтобы все было на месте. Я не живу жизнью звезды или примы, я живу обычной нормальной жизнью, такой, как живет любой человек любой профессии», — говорила Софико.
Махарадзе легко относился и к собственной славе, и к известности супруги. «Я рад, что жена ко всему прочему еще и знаменитая актриса. Более того, она единственная на территории бывшего Советского Союза актриса, которая имеет 14 „оскаров“ различных международных фестивалей», — гордо говорил он журналистам. И отмахивался насчет собственной популярности: «Это приятно, конечно, но я никогда не козырял, не кичился своей популярностью и своим именем. Зачем, а?».
Когда Софико узнала, что мужу предстоит операция, она подняла на уши полмира в поисках лучшего врача. И нашла — через родственников, живущих в Британии.
«Софико считает, что она — единственный в мире врач. Ей нравится, когда она чувствует себя хозяйкой, королевой, и я сдаюсь, поступаю так, как она требует. Пока я находился в клинике, Софико все время была со мной. Правда, у изголовья там сидеть никому не разрешают. Но ее присутствие я чувствовал постоянно», — вспоминал Махарадзе.
И это помогло — лучший спортивный комментатор прожил еще пять полноценных лет.
Когда в декабре 2002 года Котэ Махарадзе не стало, его супруга приехала в Петербург, чтобы играть тот спектакль, который буквально «подарил» ей любимый муж. Именно Котэ создал для нее театр, который находится практически в том же доме, где они жили.
Актриса пережила мужа на пять с половиной лет — она умерла в марте 2008. Когда после смерти Котэ ее спросили, может ли она назвать себя счастливым человеком, Софико ответила:
«В моем моноспектакле «Любовная отповедь» есть такие гениальные слова на эту тему: «Это вранье, когда кто-то говорит, что счастье бывает какое-то мгновение, которое ускользает, и ты становишься несчастной. Счастье есть тогда, когда ты любишь. И пока ты любишь, ты счастлив. А как только любовь уходит, с любовью уходит и счастье».
«Есть что-то справедливое в этих словах», — печально сказала она.
Фото: film.ru, blog.sololaki.ru, penza.press
Из: Интересно о гениях и известных личностях
Михаил Чиаурели и Верико Анджапаридзе: легендарная любовь Грузии
Мы уже рассказывали об одной из самых ярких пар СССР — актрисе Софико Чиаурели и спортивном комментаторе Котэ Махарадзе. Однако настоящей легендой Тбилиси был союз родителей Софико — режиссера Михаила Чиаурели (1894 — 1974) и актрисы Верико Анджапаридзе (1897 — 1987).
Верико Анджапаридзе и Михаил Чиаурели встретились, когда оба уже были в браке. Она — дочь дворянина, нотариуса, председателя Кутаисского грузинского драматического общества, гласного городской думы. С детства воспитывалась в творческой атмосфере. Однако то, что Верико решила стать актрисой, для семьи было неожиданностью. В 17 лет она, окончив гимназию, без разрешения уехала в Москву, прошла актерский конкурс, и ее взяли в Театр Революции к Охлопкову. Через два года вернулась в Тбилиси и там училась в студии актёра парижского театра «Антуан» Г. Джабадари.
Михаил Чиаурели был сыном тбилисского зеленщика. Окончив школу живописи и скульптуры, он работал актером, режиссером и художником. Как вспоминал впоследствии Михаил, Верико не была красавицей, но в ней было столько шарма, что поклонников у нее было хоть отбавляй. Однако она полюбила Михаила, а он полюбил ее — даже оставил жену и ребенка, чем навлек на себя гнев собственных родителей.
Так началась история этой талантливой и необыкновенной пары. Самые замечательные воспоминания о семье Михаила и Верико сохранил их племянник — режиссер Георгий Данелия (Верико была сестрой его матери). Вот, например, что он рассказывает о том, как родные Михаила наконец приняли Верико.
«Чиаурели послали на стажировку в Германию. Верико поехала с ним. Из Германии Верико вернулась раньше мужа. Чиаурели купил в Германии подарки родителям и попросил Верико отнести эти подарки его отцу: „Когда он тебя увидит, он меня простит. Вкус у него есть“.
Верико надела самое скромное платье, туфли без каблуков, гладко причесалась, на голову накинула платок и пошла к свекру.
Старый Эдишер — в шлепанцах, в сатиновых брюках, заправленных в шерстяные носки и в рубашке навыпуск — сидел в тбилисском дворике на ступеньках веранды первого этажа и перебирал четки. Верико подошла и поставила перед ним кожаный саквояж с подарками.
— Здравствуйте, батоно Эдишер. Это вам ваш сын Миша прислал из Германии.
— Спасибо. А ты кто?
— Я та самая Верико, батоно Эдишер.
Эдишер внимательно оглядел Верико.
— Да... — он тяжело вздохнул. — Теперь я понимаю Мишу. Ты такая красивая, такая хорошая... Разве можно в тебя не влюбиться?
Верико засмущалась и, чтобы поменять тему, сказала:
— Батоно Эдишер, здесь вот Миша вам кое-что купил и для мамы — очень красивую шаль.
— Да? Спасибо, милая. Сейчас мы ее позовем... Соня! Соня!
— Что хочешь? — с веранды третьего этажа выглянула мать Чиаурели.
— Иди сюда! Мишина блядь приехала!»
Михаил Чиаурели достиг в жизни очень многого. Он не только был скульптором, художником, актером и театральным режиссером, но и знал несколько иностранных языков и играл чуть ли не на всех музыкальных инструментах, а также профессионально пел: и романсы, и оперные арии. Но настоящую славу ему принесла кинорежиссура. Он создал такие незаурядные фильмы, как «Последний маскарад», «Георгий Саакадзе». А после войны — «Клятва» и «Падение Берлина», в которых главным героем был Сталин — с ним режиссер был знаком лично и даже бывал у «вождя всех народов» на даче, играл с ним в шахматы. Так что по меркам того времени Михаил Чиаурели был довольно состоятельным и очень уважаемым человеком.
Михаил Чиаурели. Фото: sputnik-georgia.ru
Он построил для Верико двухэтажный дом — на том самом месте, где они впервые поцеловались. Это был настоящий грузинский дом: с большой семьей, множеством гостей, которые приходили просто пообедать или задерживались на несколько дней, антикварной мебелью и дружескими застольями. У Верико была домработница, а у их дочки Софико — бонна, немка. По воспоминаниям Данелии, обязанности в этом доме были четко распределены. Чиаурели зарабатывал и строил — он любил и умел строить. А Верико любила и умела тратить.
Верико Анджапаридзе
«После войны дядя Миша купил американский „Паккард“... Потом Чиаурели уехал на съемки, а когда вернулся, Профессор (водитель Чиаурели — прим. „Избранного“) встретил его на „Победе“: Верико продала „Паккард“, а на разницу купила шубу. В следующий раз после съемок Профессор встретил Чиаурели уже на „Москвиче“ — Верико купила себе еще одну шубу. И на вопрос мужа „Зачем столько шуб?“ ответила:
— У Сары Бернар было сто тридцать семь. А у меня только три, и одна лезет».
Верико — ведущая актриса Тбилиси — не была тенью своего знаменитого супруга. Конечно, сегодня мало кто помнит такие фильмы, как «Кето и Котэ» или «Георгий Саакадзе». Но не случайно в 1992 г. британская энциклопедия Who is Who включила её в десятку самых выдающихся актрис ХХ века. Помните, как она говорит в фильме Тенгиза Абуладзе «Покаяние»: «Зачем нужна дорога, если она не ведет к храму?» А настоящей богиней она была в театре, который Верико любила больше, чем кино.
Верико Анджапаридзе в фильме «Покаяние»
«Года за два до войны в Марджановском театре, в финальном акте спектакля „Дама с камелиями“, когда Маргарита Готье произносила свой предсмертный монолог, вдруг раздалось громкое: „Ы-ы... Ы-ы...“
Верико — она играла Маргариту — глянула в зал и еле удержалась, чтобы не рассмеяться.
В пятом ряду партера басом рыдал пятидесятилетний толстый милиционер. (Это был младший сержант милиции Гамлет Мамия, тот самый, который потом подарил барана. билет в театр ему дал кто-то, кто сам не смог пойти.)
С тех пор Гамлет не пропускал ни одного спектакля „Дамы с камелиями“ и каждый раз в финальной сцене громко рыдал. И Верико еле удерживалась от смеха. Когда Гамлет заревел в пятый раз, Верико попросила администратора театра объяснить этому обормоту, что так громко переживать во время спектакля нельзя.
— Не могу не плакать, — сказал Гамлет администратору, когда тот нашел его после спектакля. — Женщину очень жалко.
— Тогда вообще не приходи. Ты своим ревом мешаешь актрисе играть. Понял?
— Понял.
Перед началом следующего спектакля администратор доложил Верико, что все в порядке — обормота в театре нет. Но в последнем акте откуда-то сверху опять донеслось знакомое: „Ы-ы... Ы-ы...“
Это младший сержант милиции Гамлет Мамия, чтобы не мешать Верико, купил билет на галерку в самый последний ряд.
— Бог с ним, — решила Верико и велела выдавать ему контрамарки. Она была актрисой, и рыдания Гамлета были ей все-таки приятны. С тех пор Гамлет не пропускал ни одного спектакля с участием Верико. И каждый раз рыдал...»
А еще, по воспоминаниям племянника, Верико до самой старости оставалась женщиной — в том понимании, в котором она была воспитана: заботливой, мудрой, доброй. И, конечно же, всегда желающей быть молодой и прекрасной.
«Мама и Верико были очень дружны и скучали друг без друга. Часто разговаривали по телефону, писали письма, и мама каждый год обязательно ездила в Тбилиси повидаться с сестрой.
Первого мая восьмидесятого года мне позвонила Верико: „Гия, прилетай. Меричка заболела“. Я успел на последний самолет, прилетел в Тбилиси, мама в больнице — инсульт. И, пока она болела, я на каждые выходные летал в Тбилиси (совсем там остаться не мог, монтировал картину в Москве). Когда болеют близкие, всегда кажется — есть лекарство, которое может помочь, и я доставал и привозил импортные лекарства.
В тот раз я привез американское. Поднялся к маме в палату, а там, как всегда, сидят Верико (она приходила каждый день) и медсестра Тамара (я ее привез из Москвы, и она неотлучно дежурила при маме, даже в город ни разу не вышла).
— Вот, мама, новое лекарство. Теперь ты поправишься.
— Зачем? — после инсульта мама говорила плохо, с трудом можно было разобрать слова. — Я уже старая, дайте мне умереть.
Маме тогда было семьдесят шесть.
— Какая ты старая? Вот посмотри на свою сестру. Она старше тебя на четыре года, а каждый день к тебе приходит, приносит еду, фрукты, — сама тащит, пешком, в гору. А вечером еще в театре играет. И еще на всех орет.
— На семь, — говорит мама.
— Что на семь?
— Старше.
— На четыре, — говорит Верико.
— На семь.
— На четыре!
— На семь...
— Дура! — закричала Верико. — С детства была дурой, так и осталась!
И выбежала из палаты.
А через пять минут вернулась и стала кормить маму с ложечки.
Потом я выяснил, что Верико действительно убавила себе в паспорте три года. Женщина...»
Верико Анджапаридзе и Михаил Чиаурели поженились только тогда, когда Михаилу уже исполнилось семьдесят пять — как он шутил, ему лень было писать завещание. А когда ему было восемьдесят семь, между супругами случилась первая сцена ревности: Верико нашла у него письмо, написанное Михаилу одной актрисой ещё во времена немого кино.
Михаил Чиаурели, Верико Анджапаридзе, Софико Чиаурели. Фото: sputnik-georgia.ru
Михаил умер в 1974-м, в 80 лет. Верико пережила его на 13 лет. В 1980-м она потеряла еще одного близкого человека — сестру Мери, и, тоскуя по ней, часто говорила: «Господи, как мне надоело жить! Как надоело стареть! Когда Бог меня заберет? Умирать надо вовремя». Однако перед самой смертью она написала племяннику письмо, которое заканчивалось словами: «Если бы ты знал, Гиечка, как мне хочется жить!» Умерла она в 89 лет.
«...Верико Анджапаридзе хоронили даже с большими почестями, чем итальянцы Анну Маньяни. Гроб несли на руках из театра через весь Тбилиси. На улицах стояли сотни и сотни тысяч людей — и все аплодировали. И дорога до кладбища — двенадцать километров — была усыпана цветами. А из репродукторов — их установили через каждые сто метров — звучал родной голос Верико».
В статье использованы фрагменты книги Г. Данелии «Безбилетный пассажир»
___________________________
Свежие комментарии