И не погибнет Мать – Россия,
Пока идёт из года в год,
Идёт, идёт в места святые
Великорецкий Крестный ход.
Анатолий Гребнев, крестоходец.
И вот, вновь провернулся год на своей оси, и вновь пришло третье июня, и вновь свершается чудо Великорецкого крестного хода по Вятской земле.
Из Вятки на реку Великую, на место обретения иконы любимого русского святого, Святителя Николая чудотворца. Не случайно же и река названа Великой. И идущие крестоходцы своим обилием и непрестанным движением напоминают реку. А река обязательно куда-то впадает. Она, эта человеческая река, впадает в океан Божией благодати.А исток её у Успенского кафедрального собора.
Накануне вечером я торопился на встречу, опаздывал. Вынужден был сесть в такси. И нарвался на разговор с водителем. На улицах среди прохожих сразу замечались крестоходцы. Водитель возмущался:
– Завтра из-за них всё тут перекроют.
Я, конечно, как ветеран Крестного хода, вступился за них:
– Богу же идут молиться. Не на совсем же перекроют. Попов они идут кормить, – так выразился водитель. Он считал, что всё это: храмы, священники, обряды, крещения, венчания, отпевания, – всё это придумали, всё это совсем не нужно, что Богу надо молиться самому, словом, говорить таксисту о Вселенских соборах, о пророках, мучениках было безполезно. Упорно стоял он на своём:
– Да это всё придумали только для того, чтоб деньги с нас драть. С Богом надо напрямую говорить. – И много так же, как ты, рассуждают? – спросил я. – Да есть люди, – отвечал он. – В гараже когда соберёмся. – А ты крещёный? – Ну да. Ещё и за крещение, отец вспоминал, содрали.
– Но они же, эти паломники, пошли на Крестный ход, в том числе, и за тебя молиться.
– А я не просил, – отвечал он.
– А за Россию надо молиться?
– Зачем? Есть же правительство. Путин – правильный мужик.
– Но он же в храм ходит.
– Так это он авторитет набирает. Для голосов.
Расплачиваясь, я спросил:
– Но умирать-то ты думаешь?
– А чего тут думать? Умру, да и всё.
– Так душа-то твоя не умрёт. Надо же ей, бедняжке, отвечать за тебя.
– Так я же уже мёртвый буду, ничего не почувствую.
От сдачи я, к его удовольствию, отказался.
– Возьми на свечки.
– Свечки – это им доход, лучше на пиво. Слушай, чего скажу: знаешь, почему эти Микрон и Байден солдат не посылают, только пушки. Солдаты у них пока не готовы.
– Почему?
– Для них подштанники каждому шьют. Запасные. Пригодятся.
– Пусть наполеоновские отстирывают.
Вот такой разговор. А наутро я поспешил к Трифоновскому собору. Сердце билось учащённо, воспоминания о хождениях Крестными путями теснились.
Как читали стихи Пушкина на берегу Великой в день его 200-летия, и вот уже 225-летие.
Почему-то вспоминались иностранцы, которые в 90-е просто одолевали Вятку. Изучали русских туземцев. Но ничего они не поняли. Поняли, так теперь бы не было этой вспышки ненависти к русским. Правда, вспомнился и один доброжелательный американец. Да и то, и ему было недоступно понятие русской души. Говорил по-русски, прошёл Крестный ход в одну сторону. Всё-таки. Спрашивают его: ну, как ваше впечатление? – «О, я получил дополнительный опыт». А рядом оказался отец Сергий, он и сказал, потом его слова передавали, сказал: «Ты не опыт получил, ты человеком стал».
А Крест в Горохово! Долгие годы стоял разорённый, полуразрушенный храм. Еле-еле восстановили крышу. Хотя бы внутрь не лилось. Но Креста всё не было. И вот, наконец, наша бригада, по благословению уходящая вперёд, воздвигнула Крест на храме. Вверху был альпинист, мастер спорта Борис Борисов. Ветер, будто злобствуя, налетел, мы, внизу, еле сдерживали за верёвки тяжеленный Крест на весу. Раза с четвёртого, с пятого Борис укрепил основание Креста в гнезде. Сколько же раз мы спели молитву: «Кресту Твоему покланяемся, Владыко, и святое Воскресение Твое славим!»». Великое событие! Отрада в сердцах была видеть, как несутся тучи по небу, и как прочно, как мачта на корабле, стоит Крест на храме. И мы плывём поверх моря житейского. А о впечатлении со стороны паломников, которые появились в Горохове, догоняя нас, часа через два, рассказала знакомая Наташа: «С нами шли иностранцы, Тоже люди, тоже устали очень: четвёртый день. Уже и аппаратурой не щёлкали. И вдруг! Мы же привыкли, что купол обезглавен, а тут вдруг увидели: Крест, Крест на храме! Такое пошло оживление, такое ликование, так мы приободрились, об усталости забыли. Запели "Кресту Твоему покланяемся, Владыко". А иностранцы ничего не понимают. "Что такое?" – "Так Крест же!" – "И что?" – "Так как же что – Крест!" – "А, - говорят, – доминанта, завершающая деталь архитектуры"». Нашли, называется, объяснение.
Нет, ничего не понимают господа иностранцы, выросшие в обезбоженной Европе. Жалко их. Понимали бы, что русские непобедимы, и не корчили бы из себя властителей мира.
А нам, сколько было радостей и трудностей за эти годы и годы! Были и жара, и даже морозы, и град. И всегда клещи и комары, и всякие летающие целыми стаями кровососущие насекомые, гудящие денно и нощно. Сейчас-то всякие дезодоранты, опрыскиватели, а тогда? И вообще, многое сделано для облегчения участи идущих на Великую. Для защиты от клещей дороги обрабатываются химикатами, завалы давно растащены, паломников сопровождают машины скорой помощи. Криков: врача, врача! У нас не бывало, врачей не было. Приснопамятная Маргаритушка так объясняла, что никто не просит медицинской помощи: неоткуда ждать её.
Мы шли совсем малохоженными запущенными дорогами, тропами. В 1992-м году, нас шло двести человек. Вязли в промокших низинах, перекарабкивались через упавшие деревья, перебредали ручьи, торопливо сушились у походных костерков. На Великой, именно в дни пятого и шестого июня, людей всегда было побольше, а обратно – поменьше. Так и считали: путь на Великую туда – это литургия оглашенных, а обратно – литургия верных. Потом были годы увеличения, и очень стремительного, числа молящихся. Доходило до девяносто тысяч. Это был порыв после двух дат: шестисотлетия Куликовской битвы и Тысячелетия Крещения Руси. Потом пошло на спад, бывало и шестьдесят, и пятьдесят, и сорок тысяч. Нынче, слава Богу, явно больше, чем в прошлый год. Это объяснимо: прошлый год был тяжелейшим: холодные ливни днём и ночью многих выбили из строя. А нынче они же пришли, чтобы наверстать пропущенное.
Сразу замечается, что среди собирающихся пойти на Великую много молодёжи, даже маленьких деточек. Много мужчин. Связь с Большой землёй непрерывная, все почти с мобильными телефонами. Хотя ход пойдёт по местам, которые вне зоны связи. Наладят, конечно, и связь. Но лучше ли будет от этого молитве? Каково представить: читается Акафист святому, и трещат телефоны?
Много знакомых, ещё же нынче тем радостно, что не закончились пасхальные дни и возгласы: Христос Воскресе и Воистину Воскресе! звучат непрерывно. Мужчина, лицо очень знакомое, а имени не помню, протягивает мне свои стихи. Читаю, оглядываюсь сказать доброе слово, а его уже нет, и где его найти в таком кипении народа.
«Несёт радость, воодушевленье нам Великорецкий Крестный ход. И в сердцах как будто роз цветенье ощущает, радуясь, народ. Все желают с верой животворной путь пешком сейчас произвести. И Николы образ чудотворный на реку Великую нести. Дождь и грязь, зной, комары, мозоли… трудностей пути не перечесть. Но паломники в небесной крестной школе открывают мир святых чудес. И душа поёт и торжествует, искупавшись в Божией любви. Оживает, молится, ликует, добрый нрав стараясь проявить. И её, уверенную в Боге, и короновирус не страшит: благодати обретает много и любовью Божией горит. Отче наш, святитель Николае, ежедневно ты за нас молись, чтобы мы добрее, лучше стали, сердцем устремляясь в Божью высь».
Ещё нет и десяти утра, а жара удушающая. Заканчивается Литургия. Причащение из множества чаш. Благодарственные молитвы. Выносится фонарь, колеблются хоругви, вздымаются иконы, наконец, в раме из живых цветов, несомая четырьмя мужчинами, появляется икона святителя. Выходит духовенство Вятской митрополии, во главе с митрополитом Марком, епископами Всеволодом и Паисием. Колокола. Читается Акафист святителю Николаю. Дружным хором откликается вся площадь: «Аллилуйя, аллилуйя, аллилуйя! И Радуйся, отче Николае, великий Чудотворче!»
Снова колокола. Уже напутные. Пошли. Пошли, родимые, пошли на неделю молитвенных трудов. И вновь над плывущей по улице колонной трудников звучат возгласы: «Христос Воскресе!» И вновь откликается многоголосие:
– «Воистину Воскресе!»
– Гроза будет, – говорит рядом идущий старик.
– Радио, что ли, слушал? – спрашивают его.
– Какое радио, на небо посмотри.
По сторонам широкой улицы останавливаются прохожие. Стоят, смотрят, некоторые крестятся. И где тот таксист? Злобствует, наверное, что приходится из-за перекрытия движения по центральной улице, находить пути объезда? А, может, и задумался.
Главное нынешнее впечатление: Крестный ход резко омолодился, никакие погодные катаклизмы людей не устрашают.
Ближе к обеду полиция убрала ограждения, проезд и проход были восстановлены. И будто ничего не произошло. Но неужели молитва ушла вместе с крестоходцами и не оставила никакого впечатления на тех, кто не смог пойти с ними или не захотел?
Вся Россия идёт. Много из Прибалтики, с Волги, из Белоруссии, Урал, конечно, здесь, северяне, здесь и Ставрополь, и Кубань. И матушка Сибирь…
В памяти вехи крестного движения: Бобино, Загарье, Монастырское, Горохово, Великорецкое. И путь обратно: Грядовица, Медянский бор, Медяны, Мурыгино, Гирсово, мост через Вятку реку и путь по городу Вятке, пока всё ещё, к нашему прискорбию, называемой ни с того ни с сего Кировом.
Как помнятся пути-дороги, привалы, молебны, а, главное, братья и сёстры во Христе, испытанная гвардия нашей веры православной. Наши несгибаемые батюшки, наши неуставаемые певчие. Да, и их ждали певчие птицы, и особенно звонкие в эту пору соловьи. Помогают славить Бога. И вышедшие на службу весенние кукушки, считающие наши годы на долгие годы вперёд. Никогда не умолкают, без устали трудятся. И на земную жизнь считают, и на будущую.
Сел отдохнуть на землю, даже прилёг, зная и чувствуя, что земля даёт силы любящим её, как давала во все века. И вдруг замечаешь знакомую берёзку. «Миленькая, как ты подросла, – говоришь ей. – О, а ёлочка-то какова. Вы не ссоритесь? Молодцы. А мы дальше пошагаем. До новой встречи!».
Последний день очень тяжелый (сорок километров), как и второй (сорок два): отяжелели ноги, измозолены ступни, плечи устали держать заплечные рюкзаки. Конечно, во все дни и ночи добавляют страдания сопровождающие паломников тучи лесных и полевых комаров и паутов… Всё это есть, но уже налетает грусть расставания с этими незабываемыми днями молитвенного шествия - битвы за души и сердца родных и близких, за победу воинов с нацизмом, за нашу любимую, единственную Родину – Россию. И уже надеются, что и в будущем году встретятся в Вятке и пойдут на Великую. И молятся так, как будто никто, кроме них не вымолит спасение и победу солдатам, продление жизни стариков, возрастание деточек, труды взрослым. Кто видел их лица, их молитвы и это неостановимое движение среди лесов, полей под небесами, разве тот забудет их? Тем более тот, кто шёл с ними.
Но за них-то, этих добровольных страдальцев, пошедших молиться за нас, мы-то сами молились ли? Вставали среди ночи, зная, что они уже, придремнув на два-три часа, поднимаются и выходят в ночь, в дождь, в комарьё, крестятся на дорогу и идут.
И идут, и идут.
И когда прощаются друг с другом, то плачут от жалости, что Крестный ход закончился. Да, так. Искусанные, измученные, недоедавшие, недосыпавшие, они радостны. Разве не главная радость – вот так, многие дни и ночи молиться Богу. И знать, что ты идёшь с самыми родными людьми, братьями и сестрами во Христе, и что со всеми вами Отец наш Небесный. И знать и ощущать, что Он тебя слышит, идёт с тобой, ждёт тебя.
Да, слышит. И даёт о Себе знать. Вот, измученный усталостью, восходишь на холм, оглядываешься на идущих за тобою, смотришь на тех, кто впереди. И вдруг ощущаешь тонкое дуновение прохлады, отгоняющее усталость и печали, и воздыхания. А посмотришь кругом – Боже, как прекрасна Россия!
Боже, какие же мы счастливые!
Свежие комментарии