Не мог не пройти мимо этой статьи. Читая мемуары русской эмиграции первой волны, абсолютно уверен, что нынешние релоканты и в подмётки не годятся эмиграции 20-х. У современных "отчаявшихся" за душой нет ни малой ни большой Родины. За сим: "Аминь".
Иноагент Борис Гребенщиков на своём концерте отвечал на вопросы зрителей и признался: да, скребут кошки на сердце, когда думает о Новосибирске и Екатеринбурге, Мурманске и об Архангельске.
«Мы скучаем по ним, — говорил он. — Но в данный момент это не то что невозможно (ехать туда), это просто опасно. Но когда приходишь на любые концерты хоть тебе в Амстердаме, хоть тебе в Гааге, в Нью-Йорке, я вижу те же самые лица, которые когда-то были в Самаре или где-то ещё».Ну всё, пошла волна: эмигранты затосковали. Эту стадию переживают сейчас многие из них. Иноагент Макаревич тоже выдал на днях тоскливое. Приняв согбенную позу, он надломленным голосом, с драматичными паузами произнёс: «Я не помогаю ВСУ. Мне трудно сейчас будет сформулировать это… но… я не хочу, чтобы какая-нибудь ракета, собранная на мои деньги, упала на Москву и убила моего сына. Вообще жуткая ситуация». Вы думаете, он так переживает за сына? Нет, он такой убитый оттого, что не может просто сказать: «Я не хочу, чтобы ракета упала на Москву, потому что я люблю Москву».
Эти люди имеют привычку незаслуженно сравнивать себя с волной российской эмиграции прошлого века, но не читают их трудов, их дневников. Например, Набокова — хотя бы «Дар». Там же отчётливо показаны все эти стадии тоски по Родине. Когда жизнь на новом месте успокаивается, а ощущение новизны проходит, в жизнь незаметно прилетает легкокрылая бабочка по имени Тоска. Машет, машет своими крылышками, и вроде так это красиво: вон тебе Амстердам, вон Гаага — и крылышки вроде лёгкие, а ощущение, будто кошачьими когтями душу схватили, исцарапали и не отпускают. Русские классики уже всё рассказали и о прелести Парижа или Нью-Йорка. Она отталкивается от понимания, что ты в любой момент можешь развернуться и уехать в Новосибирск или Архангельск. А для Макаревича и Гребенщикова эти города теперь — мечта недостижимая.
Вот потому так дребезжат их надломленные голоса, когда они говорят о России, вот поэтому так пустеют глаза. Для того, кто родился в России, состоялся, всю жизнь прожил, как, например, Макаревич, она — место силы. Об этом сказано ещё в русских сказках! Прикоснуться к родной землице — и заново обрести силу. Без Родины человек всё равно что обесточен. В его глазах и жестах уже просматривается что-то такое говорящее о закате, конце, когда можно только повторять старые песни, но нового ничего не будет. И это не из-за возраста.
Вернёмся к эмигрантам первой волны. Те, по крайней мере, не лишали себя права хоть издалека, но кричать в Россию: «Я тебя люблю!» А это всё равно что иметь возможность сказать: «Мама, я люблю тебя». Ведь и первое слово «мама» этими людьми было сказано в России, и сама мама держала за руку, уча делать первый шаг по родной земле, здесь, в России. Потому Архангельск и Новосибирск, Екатеринбург, Мурманск и Самара — места силы для рождённого и выросшего в России. И этого никогда не поменять, и новую Родину не купить. А Макаревич теперь сидит в Израиле, мнётся, и хочется ему сказать: «Не хочу, чтобы падало на Москву!» — но его проукраинская публика его за эти слова уничтожит.
Порой я сравниваю себя с ними. На мне — персональные санкции ЕС, Швейцарии, Украины и чего-то ещё. Я не могу (и не хочу) ехать в Европу, где много раз была. И никакие кошки меня не скребут: все, кого я люблю, и всё, что я люблю, со мной. Но когда я представляю, что не могу поехать в Новосибирск, что не могу даже признаться в любви России, я соглашаюсь с Макаревичем: жуткая ситуация! И толку-то, толку от того, что все те же самые лица смотрят из зрительного зала на иноагентов Гребенщикова и Макаревича в Гааге! Они же тоже релоканты. И хандра у них — одна на всех, глаза — тоскливые, души — искорябанные. Ну и что это за удовольствие, скажите мне, — смотреть в эти слабые лица? Другое дело — лица где-нибудь в Екатеринбурге или Архангельске.
Главный редактор ИА Regnum, писатель, журналист, член СПЧ Марина Ахмедова
Свежие комментарии